Сегодня даже многие первоуральцы имеют слабое представление о том, какую роль сыграл Первоуральский динасовый завод в годы войны в достижении нашей победы в ВОВ, заслужив своё почётное место среди предприятий чёрной металлургии.После революционной разрухи для восстанавливаемой металлургии огнеупорный кирпич, в том числе и динасовый, выдерживающий температуру до 1720 градусов, частично закупали за рубежом. Дело в том, что для кладки доменных, мартеновских, стекловаренных печей, для кладки коксовых батарей идёт не только динас, динасовый кирпич выдерживает огромные температуры, но совершенно не терпит, как шамотный, температурные перепады. Поэтому оба эти вида необходимы, и они не могут заменить друг друга. После оккупации немцами Украины и центральной части России, Первоуральский динасовый завод остался один на всю страну с неосвоенными мощностями, с неотработанной сложной технологией производства динаса из местных кристаллических кварцитов.
За 1941–1942 гг. заводом было выпущено 334 тыс. тонн динасовых изделий (в среднем ежемесячно – чуть более 9 тыс. тонн), коксовый фасон в 1942 году составлял уже 17,4 тыс. тонн. В 1945 году завод выдал 208,7 тыс. тонн изделий.
Коммунисты завода приняли решение: работать в сутки по 18–20 часов. Отработав 20 часов, человек просто был не в состоянии идти домой. Разработав авральный график работ, руководство завода во главе с директором Кравцовым М.М. на весь срок выполнения заказа перешло на казарменное положение. Люди жили на работе. Сутками пропадал на работе и мой отец.
В начале 1942 года на заводе из молодых 17–20-летних рабочих сформировались фронтовые бригады. Они выполняли ежедневные нормы выработки на 400–600%.
В августе 1943 года директором завода назначается Бардагов Георгий Тимофеевич – энергичный и талантливый руководитель, который за короткий срок сумел настроить коллектив на ещё более успешную работу, по-военному чётко организовав всю работу руководящего состава предприятия.
Согласно специальным Постановлениям Верховного Совета СССР за № 1281 от 14.02. и за № 2383 от 07.10. 1942 года мужчины 14–16 лет и старше 55 лет, женщины от 16 до 45 лет в стране призывались в трудовую армию. Позже их назовут трудармейцами. Родные не знали, куда увозят их родственников, домой вернулись не все.
Многих 14–16 летних ребят направляли в ФЗО (Фабрично-заводское обучение) и РУ (Ремесленные Училища). Они по 8–10 часов в день изучали основные предметы, а затем от 6 до 12 часов работали в мастерских или в цехах завода.
В 1943 году на Урал из Кустанайской области были привезены репрессированные немцы, которые во времена Екатерины Второй осели в России и частично обрусели, не утратив своей национальной способности к порядку и качественному выполнению работы. Они были такими же патриотами своей страны, как и русские, но обращались с ними как с врагами народа. Вскоре НКВД всех их отправило в лагеря.
В 1944 году в посёлок привозят из Крыма и Кавказа выселенных семьями татар, греков, армян, евреев, белорусов, поляков, а также, башкир, цыган. Вывозят с обжитых мест целыми посёлками. Как выселяли целые нации, Приставкин наглядно описал в своей книге «Ночевала тучка золотая».
Расселили переселенцев по баракам. Селили скученно, по многу человек в комнатах. Все высланные были ограничены в своём передвижении. Они постоянно отмечались в милиции, а для поездки Свердловск брали разрешение.
Особенно подробно следует рассказать об узбеках. Их привезли в посёлок в марте 1943 года. Они появились на улицах в полосатых халатах, приспособленных для спасения от среднеазиатской жары, но никак не от уральского мороза. Если кто-то из них и работал на заводе, то только на самых примитивных работах, с кайлом и лопатой. Без знания русского языка их трудно было чему-то научить. Многие пожилые вообще не работали, а просили милостыню у магазинов или торговали привезённым с собой урюком по рублю за штуку.
До сих пор перед глазами стоит старый аксакал на магазинном крыльце в своём полосатом халате, просящий милостыню. На улице мороз. Мальчишки народ жестокий. Мы протягиваем ему рубль и просим станцевать. Старик, пританцовывая, больше для согрева, начинает петь:
– Тумба, тумба, яичка, помидора, карточка, водка нет, курсак (живот по-узбекски) болит.
Не знаю, кто для них написал эту гениальную вещь, но мы, прослушав её в очередной раз, остаёмся довольными. Нам и в голову не приходило, с каким почтением к этому аксакалу обращались у него на Родине. Там нас за такие шутки, наверное, прибили бы. Но здесь эти старики полностью забыли от голода и холода о своём человеческом достоинстве. У всех в Узбекистане остались многочисленные голодные семьи, и они зарабатывали рубли и сухари всеми доступными им средствами.
Поселили их, как скот, по многу человек в одной барачной комнате, которые обогревались чаще всего избытком человеческих тел. Скученность людей в комнатах, теснота, голод, холод, тиф, цинга и дизентерия убивали не меньше, чем бойцов на фронте. Люди умирали массово.
У умерших в полах халатов, в кушаках, в матрасах и подушках находили сухари и деньги, которые они заработали на заводе или выручили за проданный на улицах и базаре урюк. Это богатство они мечтали привезти домой, в свои семьи.
В посёлке часто, как какой-то весёлый анекдот, проносился слух о том, что опять умер узбек, у которого нашли в матрасе, подушке, халате много денег и сухарей. Никому даже в голову не приходила мысль пожалеть, подумать, что это такой же человек, которого дома ждут, и родные надеются увидеть его живым. Но жизнь человеческая была обесценена полностью.
Руководству завода за срыв задания элементарно грозил расстрел, не меньшая кара за срыв плана, заведомый брак ожидала и трудящихся. За самовольный уход с работы, прогул виновного ожидало наказание в виде лишения свободы от 5 до 8 лет. Рабочих с работы зачастую не отпускали домой, чтобы проститься с умершим членом семьи, а тех, кто сбегал, не получив разрешения начальства, отправляли под суд. Опоздавших на работу тоже ожидал суд. Юрий Нагибин наглядно описал, как эшелон с молодыми женщинами, которые за опоздания на работу свыше 20 минут были осуждены на разные сроки, прибыл в Мангышлак, в лагерь, в котором отбывал срок его отец. Все женщины селились в бараки к мужчинам уголовникам, и через месяц совершенно теряли человеческий облик.
Все жители посёлка обеспечивались продуктовыми карточками, которые подразделялись на карточки работающих и карточки иждивенцев. На иждивенческие карточки норма отпуска продуктов была, естественно, меньше. Потеря продуктовых карточек оборачивалась для людей катастрофой, а это периодически случалось. Их теряли, их воровали. Жуликов и бандитов хватало. Местные жители держали огороды, которые обрабатывались детьми и пенсионерами. По окрестностям сажали картошку. Но всё равно было очень голодно. Я, как несознательный элемент, постоянно просил у бабушки, хоть кусочек хлеба, называя её жадиной.
Летом и осенью выживать было легче. Появлялась крапива, лебеда, грибы и овощи.
Условия работы на руднике и в цехах были ужасные до войны, во время войны и после. Преобладал ручной труд. На руднике рабочие вырубали штреки в скале для закладки взрывчатки, часто лёжа на боку, стоя на коленях, с помощью кайолок, клиньев и кувалд, зимой и летом. Испытывая огромные физические нагрузки, горняки глотали кварцитовую пыль, которая, забивая лёгкие, вызывала страшное заболевание силикоз. Силикоз, как правило, сопровождался туберкулёзом. Молодые парни, поработав несколько месяцев, оказывались на местном сыром, угрюмом кладбище, именуемом динасовцами – «Кладбище под канаткой». Забойщики кварцитового рудника выполняли план до 500%, выдавая по 90 тонн кварцита в смену. Если в 1942 году добыча кварцита на руднике составляла 162, 7 тыс. тонн, то в 1944 году – 292, 1 тыс. тонн.
Камень грузили лопатами. Большие глыбы, которые людям было не под силу поднять, разбивали кувалдами, с помощью клиньев или разогреванием на кострах с последующим окатыванием водой. Подъёмные фракции везли к дробилке, после которой дроблёный камень грузился в вагонетки канатной дороги и в одноосные конные коробушки.
Одно время в толще кварцита в забое появился сланец, который, попав в общую массу сырья, делал готовый кирпич непригодным. Тогда главным инженером завода И.С. Кайнарским было издано распоряжение, предписывающее грузить камень вилами. Другого способа, чтобы избавиться от сланца, придумать просто не могли. Представьте 200 тысяч тонн камня в месяц, погруженные вилами.
На заводе поступившую массу вначале дробили в щёковой дробилке, а потом размалывали в шаровых мельницах. Пыль от размалываемого кварцита в помольном отделении висела в воздухе так густо, что на расстоянии двух метров в помольном цехе ничего не было видно. Хватало пыли и в других цехах и участках.
В первые послевоенные годы мне пришлось побывать на заводе, в помольном отделении первого цеха, с отцом. Мы зашли в передел. Справа, сразу за дверью, с грохотом вращался огромный цилиндр – это была шаровая мельница. Я увидел только его ближайшую часть. На расстоянии полутора-двух метров из-за пыли ничего не было видно. Я, девятилетний ребёнок, вцепился в руку отца. Он вслепую довёл меня до двери в конторку работников ОТК. Там воздух был прозрачней, но пыли всё равно хватало. Отец подошёл к окну и включил форточный вентилятор, за которым на улице раздулся мешок, как у пылесоса. Этот мешок удерживал пыль от её дальнейшего распространения. Респираторов тогда не знали, люди завязывали носы и рты платками, косынками, но это было малоэффективно.
Молодые люди, отработав короткое время в цехе, заболевали и умирали. В других переделах цеха пыль в воздухе тоже присутствовала, но в меньших количествах. Силикозом болело большинство работников завода. Был силикоз и у моего отца, но по команде сверху врачи эту болезнь у людей не находили. В крайнем случае, ставили диагноз пылевой бронхит. Много позже, после войны, когда стали делать вскрытия умерших, патологоанатомы обнаруживали силикоз в последней стадии, но это не разглашалось.
Сегодня на предприятии условия труда полностью изменились, но в те годы было так.
В 1940 году Указом Верховного Совета СССР был запрещён самовольный переход рабочих и служащих с одного предприятия на другое. А значит, все работники были закреплены за предприятиями, на которых работали. Не смотря на это, текучесть кадров была очень велика. Причины увольнения – болезнь, смерть, побеги.
Представьте состояние человека, шедшего на работу и твёрдо знающего, что через несколько месяцев его отвезут на «Кладбище под канаткой». Были случаи, когда люди умирали прямо на работе.
В 2000 году в списках захороненных в годы войны числилось 120 человек, многим из которых не было 20, 30 и сорока лет.
Цифра 120 человек, на мой взгляд, смехотворная. В неё можно было бы поверить, если бы значилось это количество умерших ну хотя бы за квартал. Я всю войну прожил в доме с окнами на улицу, по которой везли покойников.
Я почти ежедневно видел, как мимо нашего дома двигались сани или телеги с уложенными друг на друга трупами, прикрытыми рогожами, из-под которых торчали босые ноги. Умерших везли на одной, двух, а иногда и трёх подводах сразу. Большинство хоронили без гробов. Да и где было взять столько досок и гробовщиков. Одной из приёмщиц-учётчиц этих трупов была девчушка Ольга Вохмина, которая недолго выдержала эту работу, и умерла в 17 лет.
Вскоре после войны хоронить здесь перестали, кладбище оказалось заброшенным (последнее захоронение 1950 г.). За все послевоенные годы никто не подумал восстановить имена лежащих здесь людей.
Лозунг «Никто не забыт, ничто не забыто» у нас часто остается только лозунгом.
Да кто у нас об умерших простых смертных помнил, когда после войны десятки тысяч калек и инвалидов, кто без ног, кто без рук, без глаз, бренча орденами и медалями на своих выцветших гимнастёрках, курсировали на поездах по Союзу, прося милостыню. Многие бывшие воины подавались в криминал или занимались шулерством. Потом они все исчезли. Их собрали по стране и свезли на остров Валаам.
В девяностые года немногочисленные оградки и памятники «Кладбища под канаткой» людьми без чести и совести были сданы в металлолом. Большинство могильных холмиков были затоптаны и сравнялись с землёй, заросли осинником. В 2002 году по просьбе жителей посёлка Генеральный директор завода Гришпун Ефим Моисеевич нашёл возможным на заводские средства построить мемориал.
При открытии на плитах было выбито 199 фамилий. Благодаря инициативе директора (хранителя) Динасовского музея боевой и трудовой славы – Долгих О.А. на 22 июня 2012 на плитах выбито уже 311 человек. Появились и нерусские фамилии.
Сегодня само кладбище имеет плачевный вид, его следует благоустроить и привести в надлежащий вид.
Работа над мемориалом не закончена.
Из Указа от 31 марта 1945 года: «За успешное выполнение задания Государственного Комитета Обороны по наращиванию мощностей и увеличению производства динаса для металлургической и оборонной промышленности наградить: Орденом Трудового Красного Знамени Первоуральский динасовый завод».
На 9 мая 2012 года из 847 ушедших на войну на посёлке проживает 16 ветеранов войны, из 5 тысяч динасовцев, работавших в годы войны, проживает 18 человек, работавших в основных и вспомогательных цехах. Эти цифры наглядно показывают, что выживаемость среди работников динасовского тыла в разы ниже участников Великой Отечественной войны. Их вклад в Великую Победу не меньше воевавших.
По моему убеждению, если бы не Первоуральский динасовый завод, День Победы страна, возможно, праздновала бы не 9 Мая, а несколько позже.
При написании статьи использованы материалы Музея боевой и трудовой славы Динасового завода.
